(no subject)

Уже многократно встречаю сценарий, что в фильмах, что в книгах, что в фиках. Живет персонаж и ему хорошо, самому с собой хорошо, в некоторых случаях, ничего против партнера персонаж не имеет, кроме требований и отсутствия прям жгучего желания его найти. Общество, конечно, давит, но терпимо.
А потом появляется кто-то, на мой вкус, довольно наглый и хамоватый, на вкус персонажа, зачастую тоже, зато напористый. И вот вламывается он в жизнь героя, вламывается, а потом бац и исчезает. И тут, следите за руками: герой начинает скучать и прям вот тут же тут же осознает, какое он одинокое убожество и надо бежать, хватать, возвращать.

Я от такого поворота сюжета остаюсь в легком афиге. Нет, понятно, что когда вокруг тебя зайчиком прыгают, это приятно и хочется еще. Но это ж не повод с человеком жизнь связывать. Тем более наглые и хамоватые персонажу, наверняка, и раньше встречались, конкретно это существо просто все посылы на игнорирует.
Сценарий, кстати, весьма популярен, что еще больше меня удручает.

(no subject)

Когда меня плющит, я иду вот в этот днев и наслаждаюсь. Нельзя читать Юмичику и не любить его и 11 отряд. Никто так не умеет писать о любви, про владение всей полнотой великого и могучего вообще молчу.


В чем секрет, как бы спрашивали многие. В ширине плеч? В степени наглости ухмылки? А может, в бубенцах, звоном дезориентирующих врага и заговоренных семисотлетней руконгайской колдуньей, питающейся сброшенными шкурками цикад?
Короче говоря, какого только говна в головах несведущих не водилось, просто ужас.
Секрет непобедимости Зараки-тайчо был проще на сто килограммов домыслов. Зараки-тайчо был великодушен.
Например, если в отряде кто-то затевал драку, пиздюлей и нарядов в сортир потом получали все поровну, чтобы никто не чувствовал себя обделенным капитанским вниманием. Взаимодействие с подчиненными – это важно.
Правда, великодушие имеет свои побочные эффекты, в основном от широты натуры. Чем неохватней широта, тем острее шило в жопе.
Особенно ярко свое великодушие Кенпачи проявлял по праздникам, тем более происходящим по его вине.
- С днем рождения, Зараки-тайчо! – кричал радостно кто-нибудь с крыши, завидев движущееся облачко пыли, взметаемой громыхающим именинником в узкой улочке между унылыми белыми строениями Сейрейтея.
- Нахуй пошел! – улыбчиво откликался новорожденный, унося за собой затихающее эхо.
В отряде тем временем кипела жизнь и свирепствовала диктатура лейтенанта Кусаджиши. Любой отлынивающий от развешивания и расклеивания приговаривался к отработке живым столбом для гигантской растяжки «С Деньрождением, Кен-тян!»
Потом все прятались в надежде, что хотя бы в этом году сюрприз наконец-то удастся – но к десяти часам вечера становилось понятно, что капитан опять проебался в Руконгае и теперь разрушительно прет домой напрямик, ориентируясь на далекие башни белого города, а это еще два часа пути как минимум.
Вылезали из укрытий, разминая затекшие конечности, напивались, съедали полторта и к моменту появления виновника торжества уже пели песни.
И так каждый год. Зараки-тайчо был великодушен – за это его и любили. А он любил свой отряд за чрезвычайно серьезную подготовку к его дням рождения. На иных-то гулянках пока дождешься, когда все раскочегарятся, со скуки помереть можно, а тут только ввалился – а все уже весе-елые.
Под утро десятка три рядовых спали шеренгой прямо на плацу, укрывшись растяжкой. Чернила на ней расползались от росы. Остальные валялись кто где.
И все были счастливы.

Еще раз, к слову о любви

Шухей был красивым и знал это – девочки по-прежнему притихали, стоило пройти мимо с холодной и недосягаемой физиономией, а в спину так и сыпались шепоток, хихиканье и нежные вздохи. В Академии от него не отказался бы никто, да и вообще такими парнями не разбрасываются, верно? Всего-то нужно наконец блестяще закончить курс и оставаться красивым.
А потом был полевой выход с младшими, и после него он думал, что зарежется. Если бы не Ренджи, пожалуй и зарезался бы, глядя в зеркало на бинты, под которыми беспрестанно кровило и проступало призрачными пятнами. Вот тебе и насмешки богов. Одноглазый.
- Ренджи, выходит, я теперь урод.
- Вы, сэмпай, скорее дурак, остальное житейское, - неожиданно взросло сказал Абараи, обнял его и дал забыться ровно настолько, чтобы остаток учебы одолеть с прежним достоинством и ожидаемым успехом. А мыслей только и было – дождаться, вытрясти душу из медиков, чтобы убрали шрамы и что-нибудь сделали с глазом, чтоб не пришлось таскать чертову повязку.
Потом, спустя немалое количество лет, едва на глаза попадался капитан Зараки, Шухей сам над собой ухохатывался, зло, нещадно и ядовито. Ну надо думать, шрамы он хотел убирать.
Повязку он, блядь, носить стеснялся.
Но это сейчас, повзрослев, можно упиваться тем, каким полудурком ты был в юности.
А тогда он едва не сошел с ума и постепенно застроил себе фасад так, чтобы забыть, какое у него когда-то было красивое лицо.
Зато напрочь отбило робость и почтительное онемение каждый раз при встрече с. Когда наконец довелось познакомиться на офицерском сабантуе, он-то думал, что произойдет, например, расщепление на молекулы после того, как он взглянет - не узнает конечно - и назовет свое имя.
Но ничего, в итоге нажрались и разошлись, здравствуй, реальный мир. И даже не заикался нисколько от осознания, словно теперь с такой рожей можно уже не стесняться и не надеяться. Отчаянная лихость такая.
Однако, имя на языке перекатывал еще долго. Юмичика. Ю-миии-чииика, как нелепо и ласково звучит, как канарейкина кличка. Юми. Вообще задохнуться от нежности. Зато фамилия – Аясегава. Сразу как тонким хлыстиком поперек хребта. Со стороны фамилии не подступишься пожалуй.
А дело оказалось не в роже. И вообще не в нем.
Просто один раз увидел, как он вытирает кончиками пальцев пот со лба Иккаку после додзе. И как он вот это самое «ну Зара-аки-тайчо-о, восток же...» - и нарисовал капитану на правой руке «В», на левой «З». Чтоб не позорился больше.
Ренджи был прав. Не урод, есть и пострашней, далеко не ходи. А вот что дурак – это правда.
(с.) тыц