Созвучное

[tayra_coyne]

...Он знал, что не изменится, останется как есть – в этом случае измениться означало сдать, ослабнуть, подставиться, и тем ценнее оказалось сокровище, что отыскалось так неожиданно среди тяжелых булыжников раз за разом проживаемых суток, казалось бы забитых событиями до треска по швам, и в то же время совершенно нестерпимо друг на друга похожих. Юмичика не вынуждал его быть иным, чем он есть, и это отзывалось под грудной костью непривычно – чертовски непривычно - круглым увесистым ощущением покоя. Покой. Когда ты ночью идешь, слушая только шорох мусора и камешков под своими ногами, видишь вкрадчиво светящееся квадратное окошко через сотню таких же размашистых шагов, и знаешь, что это окошко - твое.
Он возьмет в ладони твое лицо, угвазданное в грязище, посмотрит на тебя, изодранного в тряпки, хрипло и клокочуще дышащего, и «Опять дрался, Иккаку?» Даааа, их было четверо, неудачники, голыми руками разворотил шишковатые рожи в мясо и лоскутья, и даже пару медяков позаимствовал, вот саке купил и слипшиеся пирожки с хрен знает чем...
Пойдем-ка умоемся, а то ужас что такое, скажет он, а в него хочется тыкаться, тыкаться и тыкаться мордой, сильно толкаясь, жадно снюхивать и проглатывать сладкий пушистый запах, особенно там, где за складками дешевого раскрашенного шелка прячутся бедра, в самом секретном тепле, где никто больше не знает как нежно и вкусно, и пусть только, сволочь, попробует узнать, выбитые зубы они счет любят...
Если бы это было не единственное юката, он так бы и делал каждый раз, но приходится полоскаться сначала в бочке, пить за столом холодное прогорклое саке, смести в три укуса нехитрую снедь, так и не поняв, с чем эти пирожки были, и только потом уже...
Его ведь этому никто не учил. Местные жрицы за пару монет задирали подол до пупка, и влюбляйся куда попадешь и успеешь. Не осудишь и их, на работе излишествовать невыгодно, а трахаться с хорошим любовником ничуть не иное, чем драться с достойным противником – непременно нужно хотя бы знать имя.
А когда ты просто не думаешь о том, хороший он любовник или плохой, значит где-то здесь уже начинается близость. Может быть под руками, что медленно распускают узлы поясов, может в мигом спутавшейся распущенной гриве, где начинаешь застревать пальцами, в неясном бормотании, мычании сквозь сжатые губы, мечущемся кадыке из-за спазмов в горле. И все это долго-долго, пока не озвереешь и не затрахаешь до слез, набивая кушеткой неаккуратную ссадину в стене, потому что терпения уже никакого нет в самом деле.
Меняться было слишком сложно и поздно вообще – гораздо проще осознать то, что раньше ты рвал, трепал и торжествующе катался в падали просто потому что ты такой уродился единственный, а теперь для чего-то. Например для того, чтобы потом положить грязную морду в маленькие ладони и да-да, их было четверо, пятеро, нет, шестеро, правда я сильный?
Неужто же правда я нужен всего лишь такой, какой я есть?
(с.) http://mistermasochist.diary.ru/p69045910.htm?oam#more1

Comments

[radiowestin.livejournal.com]

дааааа